Так, спор о духовных достоинствах Рахили между двумя ее знакомыми (Александром фон Марвицем и Николаусом Харшнером) был, по всей вероятности, полностью основан на весьма далеко заходящих умозаключениях "от музыкального". Марвиц вполне откровенно сообщает подробности этого спора в письме к Рахили: "Он (Харшер - А.М.) считает, что Вы всецело обращены к чувственной, или (...) античной, пластической стороне и тем самым не способны проникнуться высшими нравственными воззрениями. Ему это стало ясно благодаря музыке, в которой Вы не признаете лучшего, будучи всецело преданной фривольной современной итальянской манере; об этом я с ним не спорил, но напомнил ему о Вашем почитании старых строгих Баха, Генделя и пр." (10 июля 1811; 30,68-69). В условиях подобной музыкально-духовной требовательности женщина, лишенная каких-либо проявлений музыкальности, могла испытывать и беспокойство, как, например, жена философа и эстетика Карла Вильгельма Зольгера, которую мужу приходилось успокаивать на этот счет: "Ты часто выражаешь желание иметь талант к музыке или к чему-либо подобному, который доставил бы мне удовольствие; но он не заменил бы мне и тысячной доли того, за что я тебя люблю..." (22 апреля 1813; 23, 450).
Романтические ритуалы отводили женскому бытовому музицированию определенное и важное место. Женское пение - необходимый момент празднества, застолья, выполняющий в нем определенную композиционную функцию; посреди беззаботного веселья оно образует островок задумчивости, нередко орошенный слезами. Молодой Йозеф фон Эйхендорф в дневнике дает любопытное описание праздника в доме Фридриха Шлегеля: сначала там пели веселые "песни буршей", которые хозяин дома "находил остроумными" - далее поэт отмечает "упорство Шлегеля, позволяющего своей жене петь только немецкие, а не уэльские песни". Но "мадам Шлегель" все же "спела староанглийскую песню о короле Ричарде без слов и одну песню Тика, которые растрогали Шлегеля до слез"
